Недавно, разбирая архивы отца (папы не стало в 1998 году), я наткнулась на фотографию, которой раньше не видела. Бравый гвардеец-полковник позирует
на фоне выстроившихся ребят-танкистов и боевой техники.
- Кто это? – спросила я.
- Папин командир. Герой Советского Союза Николай Григорьевич Душак, - ответила мама. – Снимок сделан 24 июня 1945-го года на улице Горького в
Москве до начала Парада Победы на Красной площади. А папу узнаешь? Посмотри внимательно.
И, вглядевшись в старую фотографию, я с трудом узнала в маленьком танкистике, спрятавшемся за правым плечом командира и как-то совершенно не
по-парадному робко опустившем голову, своего отца Сергея Николаевича Марценюка.
- Какой-то он здесь… расстроенный, правда? И позади всех. Совсем это на нашего папку не похоже.
- О, это целая история, - рассмеялась мама, - омрачившая Парад Победы и отцу, и его командиру…
Когда началась война, и два старших брата шестнадцатилетнего Сережки ушли на фронт, он остался в семье за главного.
На руках недавно овдовевшей матери, кроме него, были младшие сестренка и братишка, Верочка и Витя. В тыловом Новоузенске Саратовской области,
где они жили, война сказывалась нехватками и враз посуровевшим бытом, с ночными затемнениями, очередями за хлебом, ранеными в районной больнице,
превращенной в военный госпиталь, и похоронками, то и дело стучавшимися в дома поселка.
Сережка еще до войны крутился в колхозе возле тракторов. А когда все трудоспособные мужики оказались на фронте, он вообще стал нарасхват - и трактористом,
и механиком, и наставником женщин, срочно обучавшихся работать на тракторе.
Но его неугомонная душа жаждала подвигов и борьбы с врагами. По малолетству Сережку взашей гнали из военкомата, в прямом смысле посылая к матери,
чтобы не думал ни о каком фронте, а помогал выдюжить в лихую годину, тем более что двух парней из семьи уже взяли. А тут еще Сережкин дружок,
который был старше на два года, получил повестку. Нет, выдержать это унижение было невозможно!
И Сережка придумал. Вызвавшись проводить дружка на сборный пункт до самого Саратова, он объявил офицеру-фронтовику, формировавшему батальон пополнения,
что в поезде его обокрали. Забрали все: и харчи, и одежонку, и документы.
Заканчивался сорок первый год. Немец стоял под Москвой – было не до проверок и соблюдения формальностей. Новобранец получил обмундирование,
винтовку-трехлинейку и отправился на передовую воевать против фашистов. Вот только возраст себе он прибавил – стал старше ровно на два года.
С тех самых пор в военных документах отца существует путаница: в одних он числится рожденным в 1925-ом году, в других – на два года старше.
А повоевал он тогда недолго. Какой-то мудрый командир, вглядевшись в худенького малорослого солдатика, не дал ему толком и пострелять,
а отправил назад, в Саратов, в военное пехотное училище, где срочным порядком готовили для фронта обученных офицеров. Говорят, был тогда даже
приказ Сталина – выявлять малолетних вояк и откомандировывать на учебу, чтобы не гибли почем зря, а послужили Отечеству, набравшись
ума-разума на ускоренных фронтовых курсах в военных учебных заведениях.
И вот 1942 год, Саратовское училище. Стриженые пацаны в комом сидящих на них гимнастерках. Рядом с Сережкой – паренек из Херсона,
Петя Тодоровский, такой же герой-вояка, выловленный во фронтовых окопах. Они дружат, но числятся в разных взводах. Петя всерьез проходит
науку пехотного офицера, а Сергей попадает в подразделение, куда собраны ребята, знакомые с гусеничной техникой.
Это потом, в августе 1943, когда, поднятые по тревоге, он и его товарищи окажутся на Курской дуге и, брошенные в самое пекло сражения,
скажут спасибо за науку наставникам из училища, станет ясно, что величайшая танковая битва всех времен и народов готовилась нашим
командованием загодя. Подобные подразделения будущих танкистов формировались во всех училищах, вне зависимости от основного их профиля.
Потери предполагались великие, и танкистов нужно было очень много.
А Петя Тодоровский ушел на фронт пехотным офицером, храбро воевал до самой Эльбы, того самого места, где фронты сомкнулись и наши встретились
с союзниками. На передовой, увидев работу фронтовых операторов, он влюбился в них и их профессию, загадав, что, если останется жив,
обязательно будет снимать кино. Так и вышло. И одним из первых фильмов как кинорежиссер снял Петр Тодоровский свою «Верность» - трогательный
и нежный военный фильм о курсантах Саратовского училища сорок второго года.
Сергей же, всю жизнь мечтавший стать историком, вынужден был посвятить себя военной службе. Мирной профессии у него не было, даже вечернюю
школу пришлось оканчивать после войны, уже будучи командиром роты. Оба брата его погибли, остались вдовы, дети, мать с ребятишками…
Он был единственным кормильцем огромной семьи. Армия давала возможность выжить.
Однажды он написал рапорт командованию с просьбой разрешить учиться на историческом факультете университета, а получил приказ на обучение
в военной академии имени Фрунзе. Военные приказы исполняются безоговорочно. Так война определила и жестко регламентировала даже мирную
жизнь Сергея Марценюка - на то она и война, безжалостная и беспощадная.
С другом Петей они встретились только в середине семидесятых, через тридцать пять лет после расставания. Кинорежиссер Петр Ефимович Тодоровский
привез на Одесскую киностудию свой новый фильм «Любимая женщина механика Гаврилова». Я уже работала на нашей студии редактором и пригласила отца
на премьеру. Никогда не забуду, как мы вошли в вестибюль, как увидели Петра Ефимовича, оживленно разговаривавшего в окружении киношников.
И вдруг случилось ужасное: мой папа, солидный мужчина в форме генерал-майора, подкрался сзади и… вжарил Тодоровского кулаком по спине.
Мне показалось, что мир рухнул, что отец сошел с ума. А Петр Ефимович, обернувшись, начал так же тузить хулигана-генерала, трясти его изо всех сил
и кричать на всю студию: «Серега, жив, жив, жив, Серега»...
Но это будет потом, когда будет мир и буду я, и все мы, появившиеся после войны, которую вынесли на своих плечах мальчишки, подобные Пете и Сережке.
Воевал отец до 1945 года, освобождал Прагу, был неоднократно награжден высокими наградами. Были и ранения. Особо тяжелое - под Тернополем,
при освобождении которого шли страшные танковые бои. Погибло очень много ребят-танкистов. Он тоже горел в танке, и если бы не один из его друзей-членов
экипажа, который, несмотря на свои собственные раны, все-таки сумел вытащить Сергея с самого низа машины, где тот находился на месте механика-водителя, вряд ли бы он выжил.
В Праге, где командование запретило стрелять из танковых орудий, чтобы сохранить бесценную архитектуру города, танкисты штурмовали дома с автоматами в руках.
Сергей Марценюк выскочил на балкон одного из зданий, где прятался эсэсовец, и получил страшный удар прикладом по лицу. У него были выбиты все зубы,
завязалась драка, но фашиста он одолел.
Я вспоминаю эти два эпизода не случайно. Именно Тернополь оказался первым советским городом, в котором в годы разгула демократии демонтировали Т-34,
установленный на пьедестале в память о сотнях павших за него в боях мальчишек-танкистов. Через некоторое время сбросили танк с пьедестала и в Праге.
Отец тяжело пережил эти события. Ничего нам по этому поводу не говорил, но было видно, что ему горько и больно и за себя, и за погибших друзей.
Хорошо, что он не дожил до оголтелого времени, когда президент нашей страны не постеснялся назвать армию-освободительницу «оккупационной» и даже создать
в освобожденной ею Украине музей «советской оккупации».
Кстати, в бою под Тернополем вместе с танком сгорели полученные до 1944 года награды и документы отца, которые находились в полевой сумке.
Сохранился лишь один орден Красной Звезды. Сергей прицепил его к комбинезону, и орден не только истерся и поцарапался в боях, но и имеет заметную щербину –
в него попал осколок. Награда спасла жизнь.
Странно, но отец никогда не рассказывал нам, детям, об ужасах и жестокостях войны. Никогда не выпячивал своего геройства, хотя, судя по его орденским
книжкам и наградам, сохранившимся с 1944 года, воевал он отважно и отмечен был командованием не раз. Любил с юмором вспоминать о товарищах, о солдатской
смекалке, умении обустроить военный быт, обмануть фрицев, помочь в лихую минуту. Однажды его пригласили в нашу школу, и я самонадеянно решила,
что вот сейчас мой папка развернется и покажет всем, каким на самом деле он был храбрецом и героем.
А отец рассказал о том, как доброта и взаимовыручка помогали на фронте чувствовать себя людьми, как под тем же Тернополем, раненого, обгоревшего,
истекающего кровью и нашпигованного осколками, его затащили в немецкий блиндаж ребята из экипажа их расстрелянного танка. Танковая атака рвалась дальше,
а Сережка лежал в чужом блиндаже и чувствовал, как капля за каплей из него вытекает жизнь. Неожиданно в блиндаж вошел немецкий офицер.
Немолодой, годящийся ему в отцы. Порылся на столе, сложил в полевую сумку какие-то бумаги и вдруг увидел раненого советского лейтенанта.
Подошел, склонился, внимательно посмотрел в глаза молоденького врага.
Сергей безуспешно тянулся к пистолету, но обессилевшая рука была не в состоянии поднять оружие. А немец достал фляжку с коньяком и насильно влил ему в рот
обжигающую жидкость. Потом поправил танковый шлем под готовой, положив его повыше, постоял, вздохнул и вышел, даровав Сергею жизнь, а значит и мне, и моему брату,
родившимся у него спустя годы…
А после войны была служба в Узбекистане, где отец встретил мою будущую маму. Потом - в Германии, Ленинградском и Одесском военных округах. В 1962 году он стал
командиром батальона плавающих танков, который базировался на Южном Буге в Николаевской области. Это были новейшие машины, которым прочили большое будущее.
Отец участвовал в разработке и осуществлении колоссального марш-броска по рекам от Южного Буга до Каспийского моря, где проводились всесоюзные военные учения.
За эту военную операцию он получил свой мирный орден Ленина.
А в семидесятые годы ему в приказном порядке пришлось возглавить 28-ю гвардейскую стрелковую дивизию в Одесском военном округе. Он был недоволен,
что сменил родной танковый черный околыш на фуражке на «маскарадный» красный цвет. Однако постепенно привык. В 1974-ом получил назначение в Омск и стал
начальником Омского общевойскового военного училища.
И вот в Омске, прознав, что их знаменитое училище возглавил бывший фронтовик и танкист, к отцу явился познакомиться известный омич генерал-майор Николай
Григорьевич Душак, Герой Советского Союза, ветеран, в прошлом - гвардии-полковник, командир двенадцатой гвардейской Шепетовской танковой бригады четвертого
гвардейского Кантемировского танкового корпуса пятой гвардейской армии первого Украинского фронта – подразделения, в котором до своего тернопольского
тяжелого ранения воевал и Сергей Марценюк.
Не знаю, как прошла эта встреча века, о чем говорили отец и Николай Григорьевич, что вспоминали. Я тогда училась в Одесском университете и в Омске не жила.
Со слов мамы знаю, что они пригласили боевого командира отца в гости, и проговорили отец с Николаем Григорьевичем за «фронтовой» стопочкой до самого утра.
Тогда же всплыла история с Парадом Победы, о которой никто в семье не знал. А чуть позже Николай Григорьевич подарил папе ту самую памятную фотографию.
А произошло вот что. В торжественном марше на Красной площади должны были принять участие сводные полки фронтов Великой Отечественной войны, лучшие из
лучших фронтовики. Участников парада и военную технику доставляли с востока и запада эшелонами.
Украшенная по случаю великого праздника столица радостно встречала победителей. А они, истосковавшиеся по нормальной жизни, сиянию огней, чистоте, уюту
и нарядным, беззаботным, веселым девушкам (да, да, девушкам, ведь победители в основном были очень молодыми людьми, моему отцу вообще минуло только двадцать),
оставались на военном положении. Покидать расположения воинских подразделений было строжайше запрещено, нарушившие приказ, в соответствии с условиями
военного времени, считались дезертирами.
Но Боже мой, как же манила, как искушала их мирная Москва, как звала гудками авто на широких улицах, открытыми витринами магазинов, смехом девчат на гостеприимных площадях…
И двадцатилетний старлей Сережка вместе с двумя юными лейтенантиками-танкистами рискнули, как только стемнело, уйти в самоволку. Познакомились с девчонками-москвичками,
и те устроили фронтовикам потрясающую экскурсию по ночной Москве с заходом на чай к бабушке одной из новых подружек. Разве можно было мальчишкам не потерять головы от
этого мирного счастья, свалившегося на них после всех испытаний, грязи, смрада и боли войны?
В четыре утра они уже были в своем сводном танковом полку. Но самовольщиков хватились. И гвардии-полковник Душак, готовившийся возглавить марш танкистов на Красной площади,
начал свой ужасный разнос. Что обещал он злостным нарушителям военной дисциплины, история до нас не донесла. Но пострадать ребята могли серьезно.
Их спасло появление фотокорреспондентов и кинооператоров, которые до начала парада должны были отснять его участников. Застрекотали кинокамеры, защелкали затворы «леек»,
бравый командир танкистов развернул перед объективами свою богатырскую грудь, увешанную наградами. А нарушителям велел: «Долой с моих глаз! Я с вами еще разберусь!».
Куда делись два лейтенанта, трудно сказать. А Сережка тихо пристроился позади всех танкистов и все-таки запечатлелся для истории, робкий и несчастный,
совсем не похожий на бравого победителя.
А позже началось то, что мы тысячу раз видели в кадрах кинохроники: маршалы Жуков и Рокоссовский верхом на конях, медь оркестра, фашистские штандарты и знамена,
брошенные к подножию мавзолея, четкая поступь сводных полков боевых фронтов, цокот кавалерии, урчание полуторок с зенитными орудиями, марш фронтовой артиллерии,
грохот танковых колонн на брусчатке Красной Площади…
Одну из этих грозных машин вел мой отец, Сергей Марценюк, нарушитель военной дисциплины, гвардии старший лейтенант, маленький воин большой войны, совпавшей
с его юностью и превращением из мальчишки в мужчину.
|
